Видение 7. Новое Небо, новая Земля

Перейти в Галерею "Мир Форм"

Митрополит Стефан (Виталий Дмитриевич Линицкий) родился 19 июля 1934 г. в городе Сумы. С 1942 по 1955гг. находился за колючей проволокой – в лагере спецпереселенцев под Алма-Атой. После окончания Алма-Атинского театрально-художественного училища был направлен на обучение в Московский художественный институт имени В.И. Сурикова, который окончил в 1961 г. (факультет книжной графики). Преподавал в Калининском университете, в 1963-1965 гг. – в Московском высшем художественно-промышленном училище (ныне Московская государственная художественно-промышленная академия имени С. Г. Строганова). Преподавательскую деятельность плодотворно сочетал с художественным творчеством и несением алтарного послушания в православных храмах. В дальнейшие годы, вплоть до выхода на пенсию, италий Дмитриевич работал в Научно-техническом центре «ВНИИХИМПРОЕКТ» и на предприятии «РОСГЛАВИГРУШКА».

Будучи ещё студентом Суриковки и избрав темой своего дипломного проекта иллюстрации к «Братьям Карамазовым» Ф.М.Достоевского, Виталий Линицкий в процессе работы над ними постепенно начал проникаться религиозным сознанием, «обратился к теме Бога, а потом – и к Самому Богу». В итоге поехал в Загорск, в Троице-Сергиеву лавру, где, 24 лет от роду, принял крещение и, параллельно с учёбой в институте, стал послушником. Сначала – там, затем – в Троицком подворье в Переделкино. Хотел совсем остаться в монастыре, но духовник благословил его на служение в миру – в качестве религиозного художника.

Владыка Стефан признается:

«О себе могу сказать с уверенностью, что я занимаюсь "богословием в красках". Это не икона, но религиозная живопись – богословие, раскрытое в цвете.

Конечно, я остаюсь православным пастырем!.. К великому сожалению, светское искусство обычно заключается в самопрославлении. Вот тут-то и кроется различие между истинно верующими и просто пишущим на религиозную тематику». 

Выдержки из бесед с художником В.Д. Линицким

– Почему Вы работаете именно над религиозной живописью, мыслите себя как религиозный художник, что Вы вкладываете в это понятие?

– Любое творчество, будь то живопись, словесность или музыка, часто отдаляет человека от Бога, и гордыня художника как творца становится опасной, может погубить его – человек начинает соперничать с Богом.

Из учения Святых Отцов, из аскетики известно осторожное отношение к искусству как к явлению сложному, трудному и часто искусительному.

Тут существует три стадии молитвенного состояния, самая грубая и низшая из них – это состояние творческой натуры, когда желаемое выдаётся за действительное, и творец начинает создавать свой собственный мир, жить только грёзами, которые его захлёстывают и отдаляют от Бога. Никогда не следует то, что делает художник, ставить в абсолют; если же человеку дано какое-то видение, какая-то часть откровения, он должен по возможности проверять его и перепроверять как можно строже, хотя бы для того, чтобы не прельстить других. Потому что, прельстив других своим творчеством, не только сам погибнешь уже здесь, на земле, но и многих людей погубишь, - людей, не ведающих, не знающих этого, верящих тебе.

– В чём Вы видите смысл работы с религиозной живописью, почему не икона, а живопись?

О разнице между иконой и живописью очень хорошо говорил о. П.Флоренский: иконы пишут святые, художник-иконописец творит не от себя, он делает прообраз, укоренён в каноне. Религиозная живопись в какой-то мере не связана с каноном, именно с каноном иконописным, поэтому здесь художник имеет право использовать и чисто субъективное понимание литературных источников; но, безусловно, он должен знать и понимать, что он делает. ... Живописец пишет не первообраз, он высказывает свои соображения, своё мнение, – здесь, конечно, нужна не икона, а станковая живопись. Поэтому я и пошёл по пути станковой живописи, хотя одновременно пытаюсь писать и иконы в новом направлении. Кроме того, религиозная живопись, особенно сейчас в нашей стране, должна нести характер информационный, информационный в положительном смысле слова, потому что люди не имеют возможности религиозного образования и развития, не имеют возможности много читать, многого знать, развиваться духовно.

– Как Вы формулируете стиль живописи, в котором работаете?

Религиозный символизм. Это, пожалуй, не стиль, это та обычная форма, в которой пишется религиозная живопись.

– ... интересно всё-таки, почему у вас всё начинается и заканчивается "Временами года", этим вечным круговоротом Природы? А сами «Времена года», не есть ли это аллегория жизни человеческой, символ Миропорядка, что ли…

– Совершенно верно, Миропорядка, потому что сам человек не может вместить в себя Миропорядок…

Если Времена года (1) – это, в сущности, человеческое понимание красоты земли, созданной Господом, то Времена года (2) – это Господь Сам к нам приходит со всеми Своими Дарами, со всеми Своими святыми…

Вы же видите: всё цветёт, всё благоухает. Его Энергии – они ведь животворящи, они не только процветают, но и вводят нас в Преображённый Порядок.…

... они [люди] не хотят принимать такие вещи: они же воспринимают всё – тельно! И по-другому – не могут…

Это сказал один церковный иерарх, когда увидел моё «Распятие» в нашем Перемиловском храме. Он сказал: – Господь на кресте был – тельно, а здесь он у вас как на небе. Переделать!

Вот так. А ведь это просто неграмотно! Он ведь в преображённом теле, «в Духе» был там! Дело-то в том, что Он и в жизни был такой, его просто видели другим! Только три ученика один раз увидели и сказали: – Господи, как нам здесь с Тобой хорошо! А Он всегда был таким, но у людей закрыты были глаза, а если бы они увидели Его таким, устрашились бы, это был бы страх перед Силой Его. Поэтому Он и явлен был для них в человеческом Своём естестве. Но на Кресте – когда Он взошёл на Крест – Он был уже совершенно другим...

– Владыка, в чём всё-таки состоит новизна вашей манеры? А тот новый тип пейзажа, что вы разработали, ... как вы к нему пришли? Как это всё в вас выкристаллизовывалось в начале 60-х? –

Сначала я писал нормальные, добротные работы. Крепкие, обычные пейзажи. Особенно когда преподавал в Твери и ездил со студентами по тем местам. Они копали картошку, а я писал этюды. ... Потом я вернулся из Твери обратно в Москву и стал преподавать в Строгановке, а в свободное время, особенно в период экзаменов, я брал одеяло и шёл на канал – загорать. Лежал, смотрел на небо, на солнышко…

И тут я начал видеть какие-то радужные оболочки вокруг окружающих меня предметов, причём они не исчезали потом, т.е. я закрывал глаза и продолжал видеть мир в радужном сиянии! Это было очень необычно, красиво очень, и я подумал: а вот не это ли тот новый путь в живописи, по которому нужно идти?

И я начал пробовать. Сначала это были беспредметные вещи. Первая большая спектральная работа – «Пейзаж с протуберанцами». Была даже целая серия подобных вещей («Возникновение, развитие и растекание Спектра»), и я уже не сходил с этого пути. Не потому, что это выделяло меня из общей массы живописцев, из общего строя «грязной» станковой живописи. А если брать иконопись, так ведь она вообще вся землёй написана…

Это много позже я пришёл к понятию Белого цвета, уже Христа стал писать белым, а тогда всё это были первые, робкие ещё попытки. Постепенно ко мне пришло серьёзное понимание Спектра, и постижение это продолжается и по сей день. И как это будет двигаться дальше, пока я буду жив, не знаю. Знаю только одно – что мне знакомо и близко понятие Преображённого Порядка в цвете.